Вернуться в осень - Страница 83

Глаза отсвечивали в темноте насыщенной синевой. «Это дворец, Сережа, королевский дворец – ты хоть в книжках читал когда-нибудь про такое? Это определяется самой жизнью, той жизнью – которая с самых пеленок, с младенчества, с молока матери и няни. Это называется большая политика, ты ведь не раз слышал такие слова. Ты же телевизор частенько смотришь, вроде неглупый парень совсем, знаешь – иногда, правда только, что нельзя верить всему – что там рассказывают и загибают большие дяди… Смешной ты, ей-богу, смешной совсем».

«Глупости. Разве я такой доверчивый? Да меня чаще обвиняли в скептицизме…»

– Серый, может, чаю?

Сергей встряхнул головой – Гай протягивал ему дымящуюся кружку. Из-за деревьев появился Камбит и высыпал у костра большую охапку дров. Шорник их старательно ломал об колено, откладывая те, которые побольше, молчаливому Люеру. Невдалеке в просвете сверкал широкий боевой топор – толстые коряги вздрагивали, заставляя деревья вокруг звенеть от разлетающихся щепок.

– Спасибо. – Сергей взял кружку. – В какой стороне отсюда Рох?

– Туда. – Гай махнул рукой. – Тысячи две шагов… Подожди, сейчас будет Сват.

– А Наодок?

– Нельзя, Ант, и в Ишемир тоже. Туда придут в первую очередь. Только подставим твоих…

Сергей вздохнул и положил подбородок на руки, уставившись неподвижно в огонь.

«Дело совсем не в том, что у нас разные положения. – Эния опять смеялась. – Смешной ты, Сережа. Положение можно изменить, и оно изменяется. И не в знатностях и деньгах – это тоже меняется. Дело в головах. В твоей голове. Просто, Сережа, ты – птица не того полета, ты не можешь жить в высоте. Там, где видно далеко вокруг, и людей, и людские дела, и города, и даже будущее. Чем выше, тем необъятнее простор и тем сильнее понимается, что с земными мерками к облакам и к будущему не подойти. Это политика, это очень сложно, это судьбы многих людей, и поэтому там – другие взгляды и принципы, и другие критерии отбора, и другие мысли. Это – широта и стратегия, там выживают только генералы – в душе генералы, Сергей. Ты уже слышал такое – которые сумеют пожертвовать сотнями, но для того чтобы выжили тысячи».

«Чушь, все это чушь. Все – красивые слова. Я не хочу общаться с тем – который со спокойной душой может пожертвовать сотнями. И я не политик. Я сто раз говорил, что я – не птица высокого полета. Я вообще не люблю высоту. И жертвовать – другими».

«Но тогда зачем ты допускал эту мысль? Зачем принимал ее? Как будто то, что выросло здесь, с детства впитывая высоту и широту, может соответствовать твоим представлениям и быть твоим?»

Может, это и правда? Может, и правда. Только все равно ничего не меняет. Потому что боль остается, и сумрак, и тяжесть в душе…

– Пойду пройдусь немного… – Сергей вздохнул и поднялся, отряхивая руки – непонятно от чего, и неторопливо двинулся за деревья.

Все проводили его тревожными взглядами.

«Правильно ты сказал, Сережа, абсолютно правильно, каждому – свое. – Она опять улыбалась, даже как-то сочувствующе. – Хоть и написано это на воротах Бухенвальда. У каждого – своя голова, способная что-то вместить, и суметь, и показать – вот это и есть то, свое. Ты, Сережечка, может, и хороший семьянин… Но ты не воин, хоть и машешь мечом, как рубака. Потому что воин, дорогой, это прежде всего – победитель. Он не останавливается перед проблемами и трудностями, его не сломят всякие короли и страхи, страхи за будущее… Воин – сам кузнец своего счастья».

Опять все слова, возвышенные слова. Воин, победитель, кузнец… Сколько об этом снято фильмов, где зрители визжат от восторга, а потом лупят стариков в подворотнях и гордо грубят родителям и учителям. Кузнецы, елки-палки. Сколько написано книг и песен… Только вот счастье у каждого – разное. И то, что замечательным кажется тебе, совсем не подходит соседу. И то, что ты лезешь и добиваешься для себя, может всю жизнь испоганить другому. Это смахивает не на кузню, это больше похоже на эгоизм. Конечно, ломаться не надо, но и лезть напролом – не победа.

«Это все философия, ты – философ, Сережа, тут нагородить можно всякого. Тогда где, по-твоему, победа? И кто, по-твоему, – победитель?»

А ты – не Эния. Потому что она все знает об этом. А победитель и воин… Да, это сложно. Во-первых, сложно принять. Почему-то все вокруг рвутся бороться со злом, но – через накачанные мышцы и хмурый взгляд. Все знают, но не принимают истину – избитую истину, – зло не победить злом. Потому что добро – это самое трудное. И настоящий победитель… Это прежде всего тот, кто может победить самого себя, а не других.

Он сможет смирить свою гордость, даже когда прав, и первым попросить прошения… Он примирительно улыбнется – если в трамвае оскорбят его, но вступится за других. Он поможет соседке, пожилой старушке или многодетной матери, но постарается, чтобы она не узнала об этом. Он умеет терпеть длинные очереди и пропускать бесконечных старушек в поликлинике. Если он прав, то никогда не доказывает это, а ждет – когда покажет время, и потом не напоминает. Он всегда оправдывает людей, причем всех, но не себя. Он умеет терпеть неудобства и ждать, долго ждать, и никогда не жалуется и не злится. Он умеет не вспылить и не взорваться просто потому, что не самолюбив. Он всегда всем доволен – даже когда плохо и неприятности. Он умеет видеть себя, свои недостатки – а это самое сложное, самое-самое. Именно видеть, знать и осознавать, и не оправдывать себя перед самим собой. И поэтому – никогда никого не судить. Попробуй хоть что-нибудь победить терпением…

«А ты сам – такой?»

«Нет, конечно. Я не говорил, что я воин и победитель. Но нужно учиться…»